Текст песни записки на теле - рыбы протухшего моря
Просмотров: 14
0 чел. считают текст песни верным
0 чел. считают текст песни неверным
0 чел. считают текст песни верным
0 чел. считают текст песни неверным
На этой странице находится текст песни записки на теле - рыбы протухшего моря, а также перевод песни и видео или клип.
на примере тел младенцев в полотенцах,
в инкубаторных залах, улов врачами дает начало,
а сами кичатся по углам социальной защитой.
За считанные секунды заполняются ядом.
Дома из бумаги и спичечных коробов,
построенные врагами слов, рабами снов.
Снова и снова забиваю в памяти кол,
по осколкам воспоминания сходятся,
коды в фрагментах шифра, цифры лжецов,
срывая ценники выпавших золотых зубов.
Грубость строит вокруг одни лишь запреты.
Заперто на ключ девушкой Ханной.
В стакан наливает воды, до дыр стирая,
этикетки бутылей с минерализацией,
легализированных скважин зараженных.
Стражники догорающих в пламени городов.
Казнят за каждое слово, храня осколки виновных,
разбитых камнями керамических тел,
созревших в трущобах подпольного мира.
Реанимируют веру в себя и высшее, бессмертие мысли,
предоставляя свободу выбора трудящимся.
Нищие восстанут ликом навязчивости.
Пьянящий дождь угасающей вечности,
беспечности в клетчатых, тюремных одеждах,
без встреч, но встречному движению наперекор.
Уколот в широкую вену, стены все так же жмут,
жгутом колено зажато, сквозь жабры перекрывай дыхание.
Ханна, ты ткань обрывками, как рыба в аквариуме,
варишься заживо, как животное в новую стезю.
Степную зону комфорта, в три порта на разных кораблях,
капитан у руля спросил меня стоя. Кто ты?
Кто я? С ясными мыслями, в молоке с мюслями плаваю,
в лодке, селедкой Ханной, такой же гуманной,
и в каше манной густой, без устоев погряз мой стол,
сто тысяч лье под водой тонуть как патроны в обойме нагана.
На парусах, как русак, чтоб в момент долететь,
дотлеть углем, вместе с ленью в нем, огнем сойдемся.
Сольемся пламенем, в племя под одним знамением,
именем, званием на душу, был укушен вампиром иллюзий.
Ханна скрываясь за ликом музы, была лишь занозой в пальце.
В августе все странницы и странники вернулись домой.
Коснувшись земли, на мели рифа, корабль остановился,
установился контакт на палубе, перебои работы двигателя,
в движении, перегрев основных цилиндров,
литр на милю, под илом половина узлов, винные дожди снова пьянят.
Нас с Ханной теперь оттесняет левый ряд морской автострады.
В торговом зале отдела свежих морепродуктов,
море протухло, потухли последние свечи, с прошлого вечера.
Все так же ждем встреч, уже целую вечность.
Век снов с ампутированными конечностями.
Плавники сами унесут не суть куда.
К дверям конечного пункта, направления, цикличности
в двух строчках отыскал смысл жизни, точка.
Кто я? С ясными мыслями, в молоке с мюслями плаваю,
в лодке, селедкой Ханной, такой же гуманной,
и в каше манной густой, без устоев погряз мой стол,
сто тысяч лье под водой тонуть как патроны в обойме нагана.
На парусах, как русак, чтоб в момент долететь,
дотлеть углем, вместе с ленью в нем, огнем сойдемся.
Сольемся пламенем, в племя под одним знамением,
именем, званием на душу, был укушен вампиром иллюзий.
Ханна скрываясь за ликом музы, была лишь занозой в пальце.
В августе все странницы и странники вернулись домой.
Коснувшись земли, на мели рифа, корабль остановился,
Потолок обвалился на ноги, балками зажимает в кровь,
Брови скрывают глаза и признаки пронизывающей боли.
Соленое море, соленое море, соленое море.
Рассыпалось мировоззрение как проекция во времени.
Распустились ремни, удар об камни прерывает мечту.
Корабль идет ко дну.
Падение.Идем ко дну.
Падение.Идем ко дну.
Корабль.Падение.
Идем ко дну.Крушение.
Ханна. Мы идем ко дну.
Корабль идет ко дну.Мы идем ко дну.
Ханна. Synchronization of fragments of the brain and heart,
on the example of bodies of babies in towels,
in the incubator rooms, the catch by the doctors gives rise,
and they boast in the corners of social protection.
In seconds, filled with poison.
Paper houses and matchboxes,
built by enemies of words, slaves of dreams.
Again and again, I’m hammering a count in my memory,
the fragments converge on the fragments
codes in fragments of a cipher, digits of liars,
tearing down the price tags of fallen golden teeth.
Rudeness builds around only prohibitions.
Locked by a girl Hannah.
Pours water into a glass, erasing holes,
mineralization bottle labels,
legalized infected wells.
Guardians dying in the flame of cities.
They execute for every word, keeping the fragments of the guilty,
stones broken by ceramic bodies,
ripened in the slums of the underground world.
Resuscitate faith in oneself and the highest, immortality of thought,
giving freedom of choice to workers.
Beggars will rise in the face of obsession.
The heady rain of fading eternity
carelessness in checkered, prison clothes,
no meetings, but oncoming traffic contrary.
Pricked into a wide vein, the walls still squeeze,
the knee is clamped with a tourniquet, through the gills block the breath.
Hannah, you fabric scraps, like a fish in an aquarium,
boil alive like an animal in a new path.
Steppe comfort zone, in three ports on different ships,
the captain at the helm asked me while standing. Who are you?
Who am I? With clear thoughts, in milk with muesli I float,
in the boat, the herring of Hannah, the same humane
and in semolina porridge thick, without foundation, my table was mired,
a hundred thousand leagues under water to sink like cartridges in a cage of a gun.
On sails, like a Rusak, to fly at the moment,
to reach coal, together with laziness in it, we will converge with fire.
Let us merge in flame, into a tribe under one sign,
name, title to the soul, was bitten by a vampire of illusions.
Hannah, hiding behind the face of the muse, was just a splinter in her finger.
In August, all the wanderers and wanderers returned home.
Touching the ground, aground the reef, the ship stopped
contact on deck, engine outages,
in motion, overheating of the main cylinders,
liter per mile, half a knot under silt, wine rains again drunk.
Hannah and I are now being pushed aside by the left lane of the sea freeway.
In the trading floor of the fresh seafood department,
the sea is rotten, the last candles have gone out, from last evening.
We are still waiting for meetings, for ages.
A century of dreams with amputated limbs.
The fins themselves will not take away where.
To the door of the final destination, direction, cyclicity
found the meaning of life in two lines, period.
Who am I? With clear thoughts, in milk with muesli I float,
in the boat, the herring of Hannah, the same humane
and in semolina porridge thick, without foundation, my table was mired,
a hundred thousand leagues under water to sink like cartridges in a cage of a gun.
On sails, like a Rusak, to fly at the moment,
to reach coal, together with laziness in it, we will converge with fire.
Let us merge in flame, into a tribe under one sign,
name, title to the soul, was bitten by a vampire of illusions.
Hannah, hiding behind the face of the muse, was just a splinter in her finger.
In August, all the wanderers and wanderers returned home.
Touching the ground, aground the reef, the ship stopped
The ceiling collapsed to its feet, beams clamped into the blood,
Eyebrows hide eyes and signs of piercing pain.
The salt sea, the salt sea, the salt sea.
The worldview was scattered as a projection in time.
Belts loosened, a blow to the stones interrupts the dream.
The ship is sinking.
Fall. Let's go to the bottom.
Fall. Let's go to the bottom.
Ship. Fall.
Go to the bottom. Crash.
Hannah. We are sinking.
The ship goes to the bottom. We go to the bottom.
Hannah.
Контакты